Автор: Сергей Нехамкин

Впервые они встретились на рубеже сороковых и пятидесятых – скромный студент-юрист Аркадий Ваксберг и участник Всесоюзного совещания правоведов, знаменитый прокурор “больших процессов” 30-х годов , самое яркое светило советской юридической мысли Андрей Януарьевич Вышинский. Прошло более сорока лет. Известный писатель Аркадий Ваксберг написал книгу “Царица доказательств”, посвященную Андрею Вышинскому – человеку, про которого советская власть постаралась поскорее стыдливо забыть после его пышных похорон. “Царица доказательств” вышла в 24 странах. Собеседник корреспондента “Известий” – писатель Аркадий ВАКСБЕРГ.

– Аркадий Иосифович, для вас Андрей Вышинский – это…

– Это человек, который в любом случае сыграл исключительно важную роль в истории нашей страны. Зловещая, страшная фигура, очень интересная не только для историка, но и для литератора. “Андрей Ягуарович” – так его втихую звали. Любопытнейший объект психологического исследования. Палач? Бесспорно! И одновременно – весьма образованный, эрудированный господин (оказалось, одно не мешает другому). В частной переписке молодых лет – слегка сентиментален, ироничен, с чувством юмора (не Бог весть каким, но все-таки). Представить, что из этого заурядного, но милого, культурного, либерального юноши вырастет “тот самый” кровавый Вышинский – невозможно! Не случись 1917 год, интеллигентные люди, наверное, искренне почитали бы Андрея Януарьевича “за своего”. И он действительно был бы “своим”! Но в 1917-м случилось то, что случилось, и черты характера, которые раньше дремали (или казались второстепенными), проявились, расцвели – а дальше все покатилось по наклонной плоскости.

– Когда вы писали “Царицу доказательств”, работали в архивах, листали подшивки, говорили с людьми, знавшими Вышинского, были какие-то неожиданные находки?

– Самой неожиданной находкой оказалось отсутствие неожиданных находок. В архивных делах Вышинского отсутствует целый пласт документов, связанных с его молодостью. Провал зияющий, бросающийся в глаза. Понимаете, он ведь считался активным противником царского режима. Да – меньшевиком. Но это при Советской власти меньшевики превратились в “революционеров третьего сорта”, а то и просто в контрреволюционеров. При царе их, как и большевиков, и эсеров, сажали, ссылали, карали за антиправительственные выступления. По логике должны были сохраниться какие-то материалы о деятельности активного меньшевика Андрея Вышинского – протоколы допросов, полицейские отчеты, данные негласного наблюдения… Ничего нет. Хотя известно, что Вышинский участвовал в демонстрациях, сидел в тюрьме, изгонялся из университета. Бурная юность, бурная молодость – а потом он до самой Февральской революции живет спокойной частной жизнью, получает диплом (но не в Баку!), допущен в престижное сословие помощников присяжного поверенного. Перебесился, успокоился, прощен? Может быть. Или прощен за какие-то особые заслуги?

– Хотите сказать, что Вышинский в юности был агентом охранки? Сдал кого-то на допросах?

– Работая над документальной книгой, не имеешь права на домыслы. Возможно, в тех бумагах ничего и не было. Но перед нами факт: целый ряд важных документов, способных пролить свет на отношения Вышинского с полицией, утрачен. И именно Вышинский имел возможность эти бумаги изъять. Странный эпизод в его жизни: в 1950 (если мне не изменяет память) году Вышинский вдруг прервал лечение в Карловых Варах, вернулся в СССР и почти на месяц уединился в архивах. Ни одна его публикация, ни одна рукопись, сохранившаяся после смерти, эту работу не отражает.

– На “больших процессах” 30-х годов Вышинский клеймил подсудимых, всех этих еще недавно всесильных Бухариных, Пятаковых, Радеков с каким-то сладострастным хамством: “вонючая падаль”, “взбесившийся пес”, “презренный подонок”… Не вылез ли старый комплекс? Дескать, я при вас столько лет дрожал, что “скелет в шкафу” обнаружится, – сейчас отыграюсь!

– Не усложняйте. После первых публикаций о Вышинском я получил множество писем от людей, которые его помнили. Практически все вспоминали поразительную грубость этого человека. Хамством он отличался еще в 20-е годы – и когда работал ректором МГУ, и в Наркомпросе. Всех поражало наслаждение, с которым он унижал подчиненных, коллег, заслуженных, уважаемых профессоров.

Появление Вышинского на “больших процессах” закономерно. Были люди, которые могли держаться на прокурорской трибуне чуть более выдержанно? Наверняка! Но здесь такие не требовались. Прокурору отводилась иная роль, и Вышинский по натуре своей ей соответствовал как никто. Я ведь помню, как он выступал на Всесоюзном совещании юристов. Формально он взял слово, чтобы высказаться по второстепенному поводу – обсуждался макет учебника. Но появление Вышинского на трибуне стало концертным номером. Шоумен. Харизматичная личность. Невероятное обаяние держиморды, которому все позволено. Моментальная реакция, богатейший лексический запас, блеск эрудиции… Это не был очередной безликий высокопоставленный чиновник, бубнивший по бумажке. Лорд Шоукросс (был главным обвинителем от Англии на Нюрнбергском процессе, а потом работал в ООН) мне рассказывал: в Вашингтоне дипломаты толпами сбегались на выступления Вышинского – что он сейчас отмочит?

– Я слышал, что Вышинский там вообще славился непредсказуемыми выходками. Этакая жириновщина. Мог закричать, например, на нью-йорской улице, указывая на кого-то пальцем: “Смотрите, вот идет поджигатель войны!”

– Вышинский и Жириновский? Неожиданное сравнение, но что-то в нем есть. На самом деле его выходки – оттого, что понимал: в Москве эта отвязанность простится, даже будет вознаграждена. Так что купался в роли. Артистичная натура: в нужный момент он не подходящую маску напяливал, а действительно ощущал себя тем, кем собирался предстать перед публикой. Гневным прокурором… Грозным представителем великой державы…

– Вы сказали: “не случись 1917 год, интеллигентные люди почитали бы Вышинского “за своего”. А кем бы стал Вышинский, не случись 1917 год? Знаменитым адвокатом? Неудачником? Мелким домашним тираном?

– Насчет домашнего тиранства – сомневаюсь. С женой, Капитолиной Исидоровной, он всю жизнь прожил душа в душу (хотя и мог потрогать при случае девичьи коленки). Дочь Зинаиду нежно любил. Думаю, стал бы обычным, среднего калибра присяжным поверенным. На хлеб с маслом зарабатывал бы – но не больше. Понимаете, это ведь на советском фоне Вышинский казался юридической звездой первой величины. А на фоне таких блистательных фигур дореволюционной адвокатуры, как Карабчевский, Грузенберг, Маклаков, тот же Павел Николаевич Малянтович, у которого Вышинский служил помощником, он – посредственность. “Уровень мелкого чиновника из лондонского Сити”, – написал один иностранный корреспондент, наблюдавший Вышинского во время “больших процессов”.

– Говорят, еще одним помощником Малянтовича был Керенский?

– Да, но в другое время. Они с Вышинским не пересеклись. Если и были знакомы, то шапочно.

– Мы заговорили о семье Вышинского. Можно ли чуть подробнее?

– Капитолину Исидоровну все вспоминают как обычную, милую, очень домашнюю женщину. Они познакомились в юности на гимназическом балу. Но о ней мало что известно, осталась в тени знаменитого мужа. А Зинаиду Андреевну я хорошо знал. Я был аспирантом Всесоюзного института юридических наук, а она там же – старшим научным сотрудником в соседнем секторе уголовного права. Особых открытий в науке не сделала, но в частном общении производила очень симпатичное впечатление, все о ней отзывались хорошо – скромная, добрая. Была очень высокой (странно – отец и мать роста скорее ниже среднего), тот типаж, который называют “женщина в теле”. Серо-стальные, всегда как бы чуть удивленные глаза, челка, делавшая ее похожей на подростка-переростка… Зинаида Андреевна никогда не была замужем, но ни для кого не являлось секретом, что ее близкий друг – профессор Николай Григорьевич Александров, завсектором трудового права. Конечно, кто с кем – их личное дело, но есть одна подробность, характеризующая время и нравы. Николай Григорьевич вообще-то был музыкантом, перед войной – художественным руководителем Московского театра оперетты. Но Зинаида Андреевна, видимо, сочла, что оперетта – дело несолидное, и Николай Григорьевич уже в зрелом возрасте вдруг сделался юристом, тут же совершил стремительную карьеру – все ведь понимали, кто его покровитель. Справедливости ради скажу, что специалистом в трудовом праве он был серьезным.

В начале 90-х жизнь вновь столкнула нас с Зинаидой Андреевной. На выход книги “Царица доказательств” она не откликнулась, а вот мой очерк “И жизнь, и дача” ее задел. Речь шла об истории одного дома на Николиной Горе. Этот дачный дом с участком принадлежал старому революционеру Серебрякову. Вышинский был обвинителем на процессе, где Серебрякова приговорили к расстрелу. Его дачу отдали Вышинскому. Ситуация мерзкая сама по себе, но ладно, допустим – время такое было. Однако Вышинский у руководства дачного кооператива потребовал, чтобы денежный пай, который внес Серебряков при строительстве, зачли ему, Вышинскому. Грубо говоря – не просто занял дом человека, которого убил, а еще и на деньги этого человека накладывал лапу. Зинаида Андреевна после публикации прислала мне очень резкое, эмоциональное письмо, пыталась возражать – но я ведь опирался на архивные документы! Хотя горечь осталась.

Мы говорим: “Дети не отвечают за отцов”. Юридически – конечно, не отвечают. Но однажды давние подлости таких, как Вышинский, вылезают наружу, и детям – уже совсем другим людям, может, даже лично совсем неплохим – приходится вступаться за них, защищать, пытаться опровергнуть очевидные вещи…

– Любой разговор о фигурах из прошлого – это поиск аналогий с нашим временем. Когда сегодня заместитель генерального прокурора еще до суда заявляет, что “больше десяти лет, к сожалению, дать нельзя”, – невольно вспоминаешь Андрея Януарьевича…

– Я с осторожностью отношусь к прямым параллелям, тем более если речь идет о такой одиозной личности, как Вышинский. Тут другое… Все наши юристы знают про презумпцию невиновности. Все сдавали экзамены. А потом эти студенты становятся вершителями судеб и очень быстро забывают, чему их учили в институтах. Правосознание остается на уровне двадцатых-тридцатых годов. И когда смотришь, как сегодня порой проявляют себя наша прокуратура, наша юстиция, понимаешь – родимые пятна “школы Вышинского”. Может, и сами того не осознавая, многие сегодня выступают как его ученики.

– Всегда есть эпизод, деталь, когда человек проявляется ярче всего, – пресловутая капля воды, в которой отражается мир. Говоря о Вышинском, это, например…

– Боюсь, отвечу не то, что вы ждете. Меня лично в свое время Вышинский дважды спас. Первый раз – в конце сороковых: из Института внешней торговли меня отчислили как “неподходящего по кадровым признакам”. Каким-то чудом мама пробилась на прием к всесильному Андрею Януарьевичу. Он распорядился – перевести на юрфак МГУ. Прошло несколько лет. Выяснилось (как именно – отдельный рассказ), что в МГБ на меня лежит донос, что я уже давно “в разработке” и со дня на день меня должны “взять”. Мама вновь знакомой тропой пошла в приемную Вышинского.

После его звонка – можно догадаться, куда, – все успокоилось. Такие вещи с благодарностью хранишь в сердце всю жизнь. Потому работа над “Царицей доказательств” была для меня мучительной. Боролись два чувства: “вспомни, что он для тебя сделал!” и “историк обязан быть объективным”. А объективность в данном случае – вся правда о грязных делах аморального, сплошь заляпанного кровью человека. Но дальше – больше. Книга вышла, пошла почта. И было шесть или семь писем с историями, похожими на мою: безвестный “простой человек” попал в беду, обратился к Вышинскому, и тот помог. Значит, мой случай – не единичный! Значит, это ему тоже было нужно! Это тоже входило в сложную, умно выстроенную систему отношений Вышинского с миром – где можно, где эффектный жест никак не повредит ему лично, он, Андрей Януарьевич Вышинский, должен проявить гуманизм и порядочность. И знаете, я в который раз подумал: какой актер!