Любовь Афины и мальтийский талисман

В 1769 году молодой де-Рибас покидает Неаполь, поступает на русскую службу и отправляется на бесконечную войну с Турцией-Азией – за “свободу Эллады”. Он покидает родину из-за вендетты – так и Одиссей оставил Итаку не по своей воле. Этот “знаковый” поступок определил ориентацию на судьбу Одиссея – вынужденного “странника”, скитальца на чужбине, мечтающего вернуться “домой”.

С этого момента, как говорил Пушкин, вступает в игру “сила вещей”.

В Ливорно де-Рибас почувствовал “ветерок судьбы” и отдался ему полностью. Качества Одиссея спасают его через год при Чесме – как командир зажигательного брандера он должен был проникнуть в сердце турецкого флота (“метод Троянского коня”). Де-Рибас фактически был обречен на смерть (как и Одиссей, проникнувший в Трою, был узнан Гекубой). Оставшись в живых, де-Рибас заслуживает особое доверие “богов” своего “Олимпа”.

Ему тайно поручается “дело Таракановой” – ее хитростью заманивают на флагманский корабль. Видимо, это была первая очень серьезная услуга, оказанная императрице (как и Одиссей с Диомедом тайно похищают из Трои Палладий Афины, чем спасают ее честь). “Выигрыши” и Одиссея, и де-Рибаса в обоих случаях были очень велики – обретение высочайшего покровительства, которое обеспечивает дальнейший жизненный успех. “Интеллектуальный героизм” Одиссея находится под неусыпным покровительством Афины.

Этот тип “интеллектуального героя” де-Рибаса высоко оценивает императрица и начинает ему особо покровительствовать. “Выигрыш” от истории с похищением Таракановой оказался очень перспективным для “победителя” и определил дальнейшее направление его карьеры. Де-Рибас становится воспитателем Алеши Бобринского – сына Екатерины от Григория Орлова. Императрица женит его на дочери своего любимца И.И. Бецкого – Анастасии Соколовой – и селит прямо во дворце (по слухам, Бецкой был возможным отцом самой Екатерины). За неполных три года он из капитана становится полковником. “Ее Величество оказывает Рибасу всевозможные милости, – пишет маркиз де Жуиньи графу де Вержен 25 июня 1776 года. – Она желала бы даже дать ему знаки отличия, но вместе с тем желала бы, из-за общественного мнения, иметь причины, которые оправдывали бы ее особые милости”. Де-Рибас становится для Екатерины-Афины “своим” Одиссеем. Как будто примерно на это же время приходится начало их романа.

В связи с этим уместно вспомнить, что именно Афина после спасения ее Палладия стала особо покровительствовать Одиссею. Поэт-мифолог Роберт Грейвз специально подчеркивает их интимные, едва ли не любовные отношения. При этом она сознательно подвергает его мужество все новым и новым испытаниям, однако неизменно и выручает в самых безнадежных ситуациях.
Сопоставление очевидно “порочной” Екатерины с Афиной-Палладой (Девой) современному мифологически образованному человеку может показаться почти кощунственным. Между тем ее прямое отождествление с Афиной-Минервой воспринималось современниками совершенно естественно. Эпоха в этом открыто сознается. Так, в 1791 году поэт Державин в оде на смерть князя Потемкина писал, как о само собой разумеющемся:

Не ты ль наперсником близ трона
У северной Минервы был…

Де-Рибас-Одиссей вполне мог считать Екатерину своей Афиной. Сам факт их романа весьма вероятен по уже упоминавшейся “силе вещей” и хорошо объясняет все последующие “игры” партнеров. Этот роман прослеживается по своим последствиям и обеспечивает де-Рибасу очередные “выигрыши” и “награды”. Императрица в 1777 году тайно “дарит” ему сына – Иосифа Сабира (перевертыш “Рибас – Сабир”). Следующий подарок своему “кавалеру” она делает в 1778 году – орден Св. Иоанна Иерусалимского – высшую награду Мальтийского ордена. Большей милости императрица тогда де-Рибасу оказать просто не могла, поскольку “настоящие”, военные, ордена можно было получить только на войне. Этот орден – безусловный подарок “настоящему кавалеру” в благодарность за Сабира – в оценке де-Рибаса-“победителя” обладал высшей ценностью и мог бы стать окончательным смыслом его жизни, если бы де-Рибас не был Одиссеем. Известно, что, несмотря на “комфортное” положение при дворе, он томится в Петербурге от “невостребованности”. И потому ищет новые испытания на пути к подлинно высокой цели и, как Одиссей, отправляется в “странствия”.

Награждение де-Рибаса командорским крестом древнейшего в Европе Мальтийского ордена может означать и то, что императрица разглядела в нем истинно рыцарские черты характера, оценила и задала соответствующие рыцарские мотивацию поступков и “тип поведения”.

Можно видеть, что Екатерина, как и Афина в случае с Одиссеем, отправляет де-Рибаса на очередные испытания. И он в 1784 году отправляется в десятилетние “странствия” – на юг, в действующую армию. Мальтийский крест, как мы увидим, окажется в них надежным оберегом.

Таким образом, тип личности де-Рибаса-Одиссея – “странника”, “рыцаря” с пассионарной установкой Александра Великого – определил его “сценарную мечту” – основание “своей Александрии”. Эта мечта и обусловила последующую “игровую” типологию его поведения, приведшую к основанию Одессы.
 
Во власти Светлейшего Посейдона, или “А ну-ка, подеритесь”

Екатерина отправила де-Рибаса в распоряжение Потемкина, который, по словам Байрона, был:

…муж великий в те года,
когда величие убийством и развратом
Стяжалось. Если честь нам титул и звезда
Дают, – он славен был и был вдвойне богатым.
Саженный рост его доставил без труда
Ему внимание царицы…

(Дон Жуан, песнь 7, 37)

Можно видеть, что этим императрица совершает один из маневров своей “ритуальной” женской игры: “А ну-ка, подеритесь”. Такие игры относятся к категории сексуальных, в их основе всегда лежит женская психология. Отношения де-Рибаса с Потемкиным были с самого начала определены этим “маневром” императрицы. Его основное, “честное”, правило – женщина ловко сталкивает двух симпатизирующих ей мужчин, давая понять или даже пообещав, что будет принадлежать победителю. По окончании сражения она выполняет свое обещание. Предполагается, что отныне дама и ее партнер “будут жить долго и счастливо”. Впрочем, эта игра предполагает и женское коварство в самом широком диапазоне (напр.: “изменить” обоим сражающимся с третьим “игроком” и т. п.).

Для Афины это – самое обычное поведение. Однако известно, что по отношению к Одиссею она вела себя честно. И выручала всегда. Точно так же поступала Екатерина с де-Рибасом, который при этом играл в свою “игру”. Все десятилетие 1784-1794 годы, предшествующее основанию Одессы, для де-Рибаса в “лучшем мужском” возрасте “акме” оказалось периодом “странствий” – это серия подвигов, акций личного мужества и бесстрашия, нарастающих как по своей значимости, так и по получаемым наградам. Тогда и сформировалась окончательно репутация де-Рибаса у его недоброжелателей как “человека необычайно ловкого, о котором говорили, что он может провести всякого. Но в отваге и решительности ему никак нельзя было отказать”. В терминах личного идеала античности “игра” де-Рибаса – это попытка пройти путь Александра Великого методами Одиссея.

Итак, в начале 1784 года де-Рибас попадает в подчинение “великолепному князю Тавриды” Г.С. Потемкину. Современники единодушно отмечают, что основным внешним поведенческим признаком князя было то, что он всегда мрачно грыз ногти в процессе едва ли не любого общения.
Светлейший князь в антично-мифологическом мышлении остроумного де-Рибаса более всего мог напоминать Посейдона – главного гонителя Одиссея после того как последний не слишком уважительно обошелся с его сыном Полифемом. Отвратительный характер Посейдона известен: своенравный, капризный, угрюмый, сварливый, склонный к обжорству тип, коварный, злобный и мстительный. В дальнейших событиях, как мы увидим, оба “игрока” постоянно используют соответствующие методы, извлекаемые из собственного “сценарного аппарата”. Каждый – из своего.

Попытаемся “вчувствоваться” в их отношения. Игровая эпопея началась с того, что де-Рибас подает Потемкину свой, составленный им еще в Петербурге, проект реорганизации русского флота. Известно, что в ответ Его Светлость ставит де-Рибаса на место и отправляет служить не во флот, а в кавалерию – командиром Мариупольского полка. Видимо, это было первым унижением, первой обидой де-Рибаса на князя, которые со временем проявились в их разговоре об Оське (Иосифе) Сабире (см. ниже). Видимо, де-Рибас не вполне понимал, чем он, собственно, хуже Потемкина, которому вынужден подчиняться. Он в душе считал себя выше князя, поскольку обладал выраженным “потосом”, который побуждал его стремиться к “аретэ”, а также “рыцарским” благородством. Таких качеств у Потемкина, безусловно, не было. Напротив, в представлениях античной ментальности Потемкин был типичным автократором, причем с явно выраженным “гибрисом” (букв.: “дерзость”, наглость”, “высокомерие”). Гибрис присущ человеку, возомнившему себя равным богам. О таком гибрисе писал, например, Ф. Шиллер в “Кольце Поликрата”. И, действительно, полководческими талантами князь не отличался – это было общеизвестно, хотя амбиции его были очень велики. Со своей стороны, князь вполне мог видеть в де-Рибасе потенциального соперника – трудно себе представить, чтобы он не знал ничего о карьере этого “выскочки” при дворе. Поэтому его нужно унизить, если не уничтожить.

Мы не найдем в письмах де-Рибаса прямых недоброжелательных отзывов о князе Таврическом. Думается, что “археологию” отношения мальтийского “рыцаря”, героя Чесмы, с присущим ему “аретэ” и одновременно любимца Екатерины – к “сыну Ночи”, трусливому, желчному, завистливому автократору Потемкину (“… ведь княжьих подвигов День не видал вовеки”), точнее всего выразил Байрон в приведенных строках из “Дон Жуана”. Таковым было общественное мнение эпохи. К слову, медицинское заключение после вскрытия тела князя подтверждало его исключительную в буквальном смысле слова желчность.

К началу очередной русско-турецкой войны, в 1787 году, Потемкин берет “рыцаря” де-Рибаса к себе в услужение, на лакейскую должность – дежурным генералом при своем штабе. “Мальтийский командор” вынужден терпеть это оскорбление все десять месяцев бездарной очаковской осады. Он был не одинок в своем унижении.

Не менее оскорбленными Светлейшим, но по-иному могли чувствовать себя и черноморские казаки во главе со своими старшинами Антоном Головатым и Захаром Чепегой. Известно, что после разгрома Новой Сечи в 1775 году – острое, сильное и все еще достаточно свежее унижение – они образовали “личную гвардию” Потемкина и также вынуждены были ему служить. Не менее известно, что казаки неоднократно на протяжении 1768 года настаивали на немедленном штурме Очакова, чтобы показать русским, как нужно воевать по-настоящему. Сближение униженных казаков с униженным де-Рибасом было совершенно естественным: у них был общий враг – Потемкин.

Надо думать, этот ропот Потемкину надоел, и он решил проучить Головатого, используя любимый педагогический прием Посейдона – загнать в смертельную ловушку, из которой выбраться невозможно. Поэтому он в ноябре 1788 года посылает его отряд на верную смерть: взять штурмом турецкую крепость на острове Березань. Без всякой поддержки. Его Сиятельству не было жаль амбициозных казаков. Выходка эта мало известна. В начале 1789 года де-Рибас как бы дружески конфиденциально просит Потемкина принять на службу своего сына Иосифа Сабира. Де-Рибас ведет себя “по-приятельски”, именует его просто Оськой, считает, что тот “похож на врача”. Потемкин, естественно, тоже “по-приятельски” интересуется: что это за сын, мол, от кого? Де-Рибас, явно издеваясь над бывшим “главным” фаворитом, разыгрывает смущение и “выдавливает” из себя признание, что мать – сама императрица. И Потемкин, не справившись с собой от неожиданности, устраивает де-Рибасу громкий скандал.

Так этот эпизод выглядит в изложении С. Положенского. Ясно, что де-Рибас обладал актерским талантом, и ему блестяще удалось унизить своего соперника. Разумеется, оба “игрока” сделали вид, что ничего не произошло. Но такое не прощают. Видимо, с этого момента Потемкин решается угробить де-Рибаса и начинает искать для этого любую возможность.