Олег Губарь

Мне кажется, в общественном сознании сегодняшнего дня Григорий Григорьевич Маразли – всего только идеальный образец, эталон филантропа. И больше ничего. Не живой человек, а приторная сказочка, либо памятник в духе большевистской монументальной пропаганды. Что касается эталонов, они больше годятся для палаты мер и весов, а упомянутые памятники уж никак не вписываются в органичный историко-архитектурный контекст.
      

Ни в коем случае не собираюсь кого-либо “развенчивать” и вообще плохо представляю себя в роли прокурора или присяжного поверенного, допрашивающего или осуждающего видные исторические персонажи. Ведь, согласитесь, забавно наблюдать полемический задор, раж, в котором с самым серьезным видом критикуют императриц, фараонов, базилевсов и великих ханов, а те уже никак не могут за себя постоять: просто-напросто отрубить клеветнику голову или, в крайнем случае, организовать ближайшее приятельство с нильскими крокодилами.
      
Я только хочу сказать, что Маразли – вовсе не то аморфное, полуживое существо, за которое его выдают. Это был величайший жизнелюб, знавший толк в скаковых лошадях и кокотках, умевший отличать лирическое сопрано от драматического, шато-лафит от шато-латур, астраханскую икру от каркинитской, а Тициана от Рафаэля. Это был знаток, ценитель, “гурме”.
      
Пересказывая кое-какие пикантные подробности его биографии, нисколько не собираюсь шокировать почтеннейшую публику или заниматься “очернительством”. Хочу лишь одного: увидеть живого человека вместо слепка, маски, надгробной статуи. При этом оговариваюсь: не все, что хотелось бы увидеть, различимо за “времени лавиной”, не все, что различимо, неоспоримо и в точности достоверно. Почему? Ну, во-первых, человек всегда уносит с собой “феномен себя”, во-вторых, часто приходиться ссылаться на мемуаристов, каковые далеко не всегда непредубежденные и объективные свидетели. Вот почему будут предложены и версии.
      
Начнем с общеизвестного – с заслуг. В разные годы Григорий Григорьевич пожертвовал: 5 тыс. руб. Мариинскому детскому приюту, 30 тыс. руб. – на ночлежный приют у Старого христианского кладбища, 47 тыс. руб. – на здания богадельни у Чумной горы, участок земли – обществу устройства дешевых ночлежных приютов (оцененный в 21 тыс. руб.), два дома для Греческого благотворительного общества (81 тыс. руб.), финансировал строительство барака для бедных, народного училища и церкви на Куяльницком лимане, пристройки к Стурдзовской богадельне, первого в России здания бактериологической станции, частично – строительство Городской библиотеки и музея Общества истории и древностей (30 тыс. руб.), училища на Ближних Мельницах, двухклассного училища с библиотекой на Старорезничной, школы садоводства на Малом Фонтане, аудитории народных чтений на Слободке (17 тыс. руб.), двух часовен, церкви Григория и Зои при 2-й женской гимназии (в память родителей), подарил городу дворец на ул. Софиевской под Музей изящных искусств, материально помогал учащимся и студентам, завещал 100 тыс. руб. на благотворительность и т.д. и т.п.
      
Неоценима его помощь соотечественникам: 100 тыс. руб. – Греческому благотворительному обществу, финансирование строительства школы в Филиппополе (родина отца), учительского института, коммерческой академии и аквариума в Афинах, сиротского дома на острове Корфу (130 тыс. драхм), перевода всей русской классики на греческий (100 тыс. руб.) и т.д. В годы, когда Г.Г. Маразли служил городским головой, заложен Александровский парк, пущены “конка” и паровой трамвай, построены Городской театр, “крытые рынки” (Новый базар), Куяльницкое лиманно-лечебное заведение, приют для подкидышей, отделение городской психиатрической больницы, открыты памятники Пушкину, Александру II и пр.
      
Мы составили этот известный, вообще говоря, реестр единственно для того, чтобы попросту освежить память читающих и еще раз подчеркнуть, о какой масштабной исторической фигуре идет речь. А теперь обратимся к эпизодам значительно менее популярным.
      
Прежде всего, откуда пошло это позднейшее неаргументированное отождествление Маразли и пушкинского “корсара в отставке Морали”? Насколько можно судить, легенда эта отталкивается от ситуации, сложившейся на европейском хлебном рынке в эпоху после наполеоновских войск. Европа алкала хлеба, а Одесса могла его дать. То есть был высочайший спрос, обеспеченный предложением. Цены на зерно возросли невероятно, и вот тогда, буквально в два года (1816-1817), несколько крупнейших хлебных экспортеров, в том числе Маразли-старший, обогатились баснословно. В какой-то степени история повторилась уже при участии “новых русских”.
      
Так Григорий Иванович Маразли сделался одним из состоятельнейших людей Одессы и края. Начинал он свою коммерцию в Херсоне и Таганроге, еще до основания Одессы, в которую перебрался только с приездом Ришелье, в 1803 году. Связав свои интересы с неофициальной столицей Новороссийского края, он угадал. Особенно удачно “сыграл” при Кобле и Ланжероне, которым дал немало дельных советов в организации инфраструктуры порто-франко, снабжении города питьевой водой и т.д. Стоял у истоков кредитно-банковского и страхового дела, субсидировал все начинания одесских греков в областях просвещения и культуры.
      
В те далекие годы профессия “морского перевозчика” предполагала функции нередко весьма далекие от мирной торговли. В обстановке постоянных нападений черноморских и средиземноморских пиратов суда постоянно находились в боевой готовности, оснащались огнестрельным оружием, в том числе – пушками. Сохранились документы, свидетельствующие о том, что одесские судовладельцы и коммерческие морские конторы в ходе боевых действий получали от Ришелье официальный патент на крейсерство, становясь по существу каперами. Это давало право захватывать торговые (а не только военные) суда, осуществляющие перевозки в пользу какой-либо воюющей стороны. Вот почему грань между купцом и корсаром истончалась донельзя. Вот причина, по которой Маразли-отец, да и ряд его коллег – Маврос, Инглези, Яннопуло, Манесис, Кумбарис, Палеологос и др. – обвинялись в морском разбое. Так или иначе, Г.И. Маразли не только нажил огромный капитал, причем – не в ущерб, а на пользу Одессе, но и вовремя остановился, отошел от дел и уже при Воронцове, в 30-е годы, фактически совершенно оставил торговлю, прожив на покое последние два своих десятилетия.
      
Родившийся в 1831 году, Григорий Маразли-младший застал отца почтенным гражданином, купцом I гильдии лишь номинально. Поэтому наш герой рос в атмосфере не одних только прагматических устремлений. По всему видно, что отец не хотел видеть в нем будущего коммерсанта, а стремился воспитать подлинного аристократа. Образование юноша получил в самых престижных учебных заведениях Юга – пансионе Кнерри и Ришельевском лицее. Григорий рос в идеальной обстановке заботы, любви, состоятельности во всех отношениях.
      
Все складывалось великолепно, но существовала одна очень серьезная проблема, основательно повлиявшая на весь ход жизни благополучного молодого красавца, наследника фантастического состояния, образованного, галантного, эмоционального, только что (самое начало 1850-х годов) приехавшего в Париж после продолжительного пребывания в дортуарах закрытого полувоенного учебного заведения, в котором, кстати, учили не только стрелять и фехтовать, но рисовать и даже танцевать.
      
Возможно, именно в этот визит Маразли впервые остро прочувствовал разницу уровня демократизованности Парижа большого и Парижа маленького. В своем отечестве он так до конца жизни и оставался нуворишем, купеческим сыном, несмотря ни на что. Это невозможно было перепрыгнуть. Покупать титул он, по-видимому, не желал принципиально. Гордый человек, Маразли хотел, чтобы его любили таким, каков он есть – не за сомнительную генеалогию, а за истинное благородство. “Честь паче почести” – значится в его гербе. Вот откуда истоки его беспримерной щедрости, подлинно царской или королевской – как хотите.
      
Григорий Григорьевич мог себе это позволить. Состояние его после кончины оценивалось в 10-12 млн. полновесных золотых рублей. Учитывая, что коммерцией он сколько-нибудь активно не занимался, обширные земельные угодья сдавал в аренду, – его стартовый капитал был никак не меньше. Сколько это на сегодняшний день? Определенно говорить не берусь. Однако порядок состояния прикинуть можно. Возьмите тот же дворец на Софиевской, стоивший в конце 1880-х 100 тыс. руб. А сколько он стоит сегодня? 14 магазинов и домов, две дачи в Одессе, дом в Кишиневе, 27500 десятин земли в Бессарабской губернии. Это лишь недвижимость. А банковские счета? А ценные бумаги? А роскошная обстановка, библиотека, коллекции и т.д.? Нелегко промотать такие средства – даже обладателю богатого воображения и темперамента. Маразли же был редкостно щедр, но не расточителен. Ухарем его назвать нельзя, хотя он и раздарил примерно 12% своего состояния.
      
В Париже, совсем еще молодым человеком, он и сформулировал ставший впоследствии популярным тезис:
      
Раздавать – так миллион,
Любить – так королеву.
      
Он знал заранее, что любить королеву и даже полностью обладать ею – ему вполне под силу. Печалило то, что сама королева была для него недосягаема. Тем не менее, первый роман его был и в самом деле королевским.
      
Звали королеву Евгения, если быть точным – Евгения-Мария де Монтихо. Будущая французская императрица – представительница древнего рода Порто-Карреро, происходящего из Венецианской республики и перебравшегося в Испанию еще в XIV столетии. Отец Евгении – испанский граф Мануэль- Фернан де Монтихо – обеспечил дочери блестящее образование во Франции и Британии. Ослепительная экстравагантная южанка несколько лет колесила с матерью по всей Европе в поисках новых впечатлений и приключений. Мало того, склонная к мистификации, она скрывала подлинное имя, представляясь графиней Теба. Повстречавшись в Париже в начале 1850-х, Евгения де Монтихо и Григорий Маразли составили некий соединенный образ графа Монте-Кристо. Как далеко зашел этот роман, мы, конечно, выяснять не беремся. Во всяком случае, по нашему разумению, это была бы идеальная пара. Вот что писал об этом художник С.Я. Кишиневский:
      
“Маразли был холост и, разумеется, порядочный “fair la cour”ник (т.е. ухаживатель – О.Г.). В свое время, когда я был еще воспитанником Парижской Академии художеств, я писал картину во дворе музея Клюни. Ко мне подошел один француз, который заинтересовался сюжетом моей работы… Разговорились… Узнав, что я из Одессы, он как-то удивился: “А! Вы из Одессы? У вас Маразли!.. Да!.. Мы его знаем!.. Как же! Знаем, знаем! Он в свое время ухаживал за нашей императрицей и подносил ей букеты…” Вот каков был наш Григорий Григорьевич в дни своей юности…”
      
Дальнейшая судьба Евгении сложилась так. В 1852-м она сделалась супругой Наполеона III. В 1856-м родила наследного принца, получившего имя отца. В дальнейшем Евгения играла одну из первых ролей в государственном управлении, ощутимо влияла на внешнюю политику Франции. Историки утверждают, что именно авантажная Евгения чуть ли не спровоцировала франко-прусскую войну. Законодательница мод в свете и политике даже получила регентство, но в конечном итоге вынуждена была покинуть Францию и доживала свой век в Англии, именуясь уже графиней Пьерфон.
      
Насколько известно, Маразли и Евгения довольно часто общались в Париже, где будущий одесский городской голова прожил без малого пять лет (1858- 1863). Нечего и говорить о том, что Григорий Григорьевич был своим человеком в греческом королевском доме и вообще был достаточно близок со многими венценосными особами Европы, в особенности юго-восточной. Кто приобрел от его щедрот из знаменитых кокоток Парижа тех времен, доподлинно неизвестно. На этом этапе его больше занимали королевы, в том числе – одна непревзойденная королева сцены.
      
Мы говорим, разумеется, о Сарре Бернар. Тут можно было бы развернуться во всю ширь, однако я предпочту лишь конкретные факты. Есть все основания утверждать, что великая актриса, возможно, вообще бы не состоялась, не будь рядом Маразли. Могло сложиться так, что день 11 августа 1862 года, когда Сарра Бернар дебютировала на сцене Комедии Франсез в роли Ифигении, так и остался бы ничем не примечательным будничным парижским днем. Если бы не Маразли. Даже в биографии актрисы, изданной во Франции в 1880-х годах, т.е. при жизни всех свидетелей, прямо говорится о том, что богатый одесский грек Маразли бывал у нее и оказывал ей свое покровительство. Нечего и говорить о дальнейших гастролях Сарры Бернар в Одессе – в 1881 и 1892 годах, состоявшихся с подачи одесского городского головы. Все это – голые факты, остальное, если желаете, дорисовывайте сами.
      
Мы видим, между тем, что Григория Григорьевича прельщали не просто королевы, но женщины во всех отношениях одаренные, эксцентричные, даже несколько авантюрные: вспомним, что та же Сарра Бернар буквально повторила маршрут королевы Евгении, путешествуя по всей Европе под вымышленными именами.