Автор: Людмила Заболотная

До середины 1950-х годов творчество Александра Грина было известно лишь очень узкому кругу читателей. Романтизм Грина, алые паруса, Зурбаган и Гель-Гью не были нужны сталинской пропаганде, строившей социализм в отдельно взятой стране.

alt


В 1950 г. Грин посмертно обвинялся в «буржуазном космополитизме». Усилиями Константина Паустовского, Юрия Олеши и других советских писателей, умудрившихся оставаться романтиками, в 1956 году Александр Грин был возвращен в литературу. С тех пор его произведения издаются миллионными тиражами. А в независимой Украине «Алые паруса» даже попали в школьную программу. Правда, почему-то по зарубежной литературе.

В Одессе разбились в прах мечты молодого Александра Гриневского стать моряком. Для этого у него не оказалось ни здоровья, ни денег. Тем не менее, спустя много лет, наш город появился в его, пожалуй, самом романтическом из всего творчества романе «Бегущая по волнам».

Специалисты по творчеству Грина считают, что он писал Зурбаган с Одессы, а Гель-Гью – с Севастополя. Человек, открывший Грина заново, Константин Паустовский, считал также. Только с поправкой на период 1920-1930-х годов, когда был еще цел Севастополь и не испорчена типовой застройкой Одесса.

Поэтому стоит предоставить слово одному из писателей, открывших Грина заново – Константину Паустовскому.

«Я видел его тогда в первый и в последний раз. Я смотрел на него так, будто у нас в редакции, в пыльной и беспорядочной Москве появился капитан «Летучего Голландца» или сам Стивенсон.

Грин был высок, угрюм и молчалив. Изредка он чуть заметно и вежливо усмехался, но только одними глазами – темными, усталыми и внимательными. Он был в глухом черном костюме, блестевшем от старости, и в черной шляпе. В то время никто шляп не носил.

Грин сел за стол и положил на него руки – жилистые сильные руки матроса и бродяги. Крупные вены вздулись у него на руках. Он посмотрел на них, покачал головой и сжал кулаки, – вены сразу опали.

– Ну вот, – сказал он глуховатым и ровным голосом, – я напишу вам рассказ, если вы дадите мне, конечно, немного деньжат. Аванс. Понимаете? Положение у меня безусловно трагическое. Мне надо сейчас же уехать к себе в Феодосию.

– Не хотите ли вы, Александр Степанович, съездить от нас в Петроград на проводы «Товарища»? – спросил его Женька Иванов.

– Нет! – твердо ответил Грин. – Я болею. Мне нужно совсем немного, самую малую толику. На хлеб, на табак, на дорогу. В первой же феодосийской кофейне я отойду. От одного запаха кофе и стука бильярдных шаров. От одного пароходного дыма. А здесь я пропадаю.

Женька Иванов тотчас же распорядился выписать Грину аванс.

Все почему-то молчали. Молчал и Грин. Молчал и я, хотя мне страшно хотелось сказать ему, как он украсил мою юность крылатым своим воображением, какие волшебные страны цвели, никогда не отцветая, в его рассказах, какие океаны блистали и шумели на тысячи и тысячи миль, баюкая бесстрашные и молодые сердца.

И какие тесные, шумные, певучие и пахучие портовые города, залитые успокоительным солнцем, превращались в нагромождение удивительных сказок и уходили вдаль, как сон, как звук затихающих женских шагов, как опьяняющее дыхание открытых только им, Грином, благословенных и цветущих стран,

Мысли у меня метались и путались в голове, я молчал, а время шло. Я знал, что вот-вот Грин встанет и уйдет.

– Чем вы сейчас заняты, Александр Степанович? – спросил Грина Новиков-Прибой.

– Стреляю из лука перепелов в степи под Феодосией, за Сарыголом, – усмехнувшись, ответил Грин. – Для пропитания.

Нельзя было понять, – шутит ли он или говорит серьезно. Он встал, попрощался и вышел прямой и строгий. Он ушел навсегда, и я больше никогда не видел его. Я только думал и писал о нем, сознавая, что это слишком малая дань моей благодарности Грину за тот щедрый подарок, какой он бескорыстно оставил всем мечтателям и поэтам.

Если бы не Севастополь, то вряд ли так остро и, пожалуй, безошибочно я видел бы выдуманные, но безусловно существующие в пределах вселенной гриновские города, такие, как шумный Зурбаган и зарастающий травами Лисе», — Константин Паустовский. «Книга скитаний».