Вечером снова пошла к Громову, и он подтвердил, что один из Ивановых и есть его помощник. Наутро она вновь пошла в Моссовет, на этот раз уже смело. В шикарно обставленном кабинете за великолепным письменным столом сидел представительный мужчина средних лет. Он предложил ей сесть и спросил, что она хочет. Она ответила, что пришла за бумагой, оставленной Громовым. И тут опять началось: «Зачем вам такая бумага, ведь я уже разговаривал с вами по телефону, а вы продолжаете беспокоить такого большого занятого человека и надоедаете ему. Почему вы так упорствуете, ведь целая группа инженеров арестована, в том числе Туполев, который оказался врагом народа, а ваш сын с ним работал. Здесь, в этих креслах, уже сидели родственники осужденных и все просили об одном и том же. Что же вы так настаиваете и хлопочете?»

alt

Но бабушка долго объясняться с ним не собиралась. Она знала, что бумага есть, и Громов ее подписал. Значит, вопрос в том, как быстрее ее получить. Несколько минут продолжалась между ними словесная дуэль. Потом бабушка протянула руку и сказала: «Ну, в конце концов, Михаил Михайлович ведь письмо подписал, значит, он посчитал возможным это сделать и оставил вам этот документ для меня. Потрудитесь мне его выдать». Тогда он взял в руки небольшой лист бумаги, обошел вокруг стола и подал ей. А потом вдруг рассыпался мелким бесом: «Ах, какая вы мужественная, какая настойчивая женщина, я желаю вам всяческой удачи и успеха. И вот вам мой совет: не ходите сегодня к председателю Верховного суда. У них в эти дни была трудная сессия, он устал, а сегодня последнее заключительное заседание. Он приедет, несомненно, к себе на работу, но не стоит добиваться приема именно сегодня, потому что, знаете, когда человек устал, он раздражен и не будет вас слушать внимательно, а ведь вы в этом заинтересованы. И не забудьте взять с собой заявление на его имя».

Пожав руку, он проводил ее до дверей кабинета. Совершенно другой человек, ну просто хамелеон! Бабушка была на седьмом небе. По дороге домой и дома она еще и еще раз перечитывала напечатанные ею на машинке такие важные для нее и ее сына слова: «Направляю на Ваше рассмотрение письмо гр. Баланиной о пересмотре дела осужденного ее сына».

Заручившись поддержкой Громова, бабушка стала готовиться к походу в Верховный суд. Предварительно вместе с мамой она побывала дома у юриста, которого кто-то рекомендовал маме. Это была женщина средних лет, внимательная и толковая. Она жила на Большой Молчановке. Бабушка уже дважды бывала у нее в юридической консультации на Пушкинской улице. Сейчас она хотела получить совет, что говорить и как себя держать на приеме у председателя Верховного суда.

Юрист не стала советовать, что говорить, сказав, что бабушка и сама прекрасно все объяснит. Зато порекомендовала ей иметь вид не бедной просительницы, а уверенной в своей правоте красивой женщины: «Оденьтесь к лицу. Вы должны произвести впечатление и своей настойчивостью добиться положительного результата. Это последнее, что вы можете сделать для вашего сына, желая его спасти. Если вы получите здесь отказ, больше вам никто не поможет». И кроме того, предложила прийти наутро к ней в консультацию, чтобы снять с ходатайства Громова машинописную копию, а подлинник, на всякий случай, оставить себе. Бабушка так и сделала. На следующий день она надела платье синего цвета, которое ей шло, настроила себя на решительный разговор и отправилась. В приемной председателя Верховного суда было много народу. Когда подошла ее очередь, она вошла в кабинет секретаря и увидела у окна двух машинисток, а у письменного стола высокого молодого военного, который внимательно ее выслушал, взял ее заявление с копией ходатайства М.М. Громова и назначил день приема. К заявлению бабушка приложила выдержки из трех писем отца. Вот текст этих документов:

«ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР

Тов. ГОЛЯКОВУ
От БАЛАНИНОЙ Марии Николаевны
(по первому мужу Королевой)
прож. Москва 18, Октябрьская ул. д.38 кв. 236
ЗАЯВЛЕНИЕ

Мой сын КОРОЛЕВ СЕРГЕЙ ПАВЛОВИЧ, осужденный в 1938 году Военной Коллегией Верховного Суда Союза к 10 годам тюремного заключения, ныне находится в гор. Новочеркасске, почт. ящик № 43.
Я прошу Вас о пересмотре его дела, так как сын убежден в своей невиновности, что видно из его писем, в которых он высказывает твердую уверенность в том, что при пересмотре его дела в Верховном Суде Союза, куда он в октябре-ноябре 1938 г. направил свое мотивированное заявление, «ВСЕ ВЫЯСНИТСЯ И ПРАВДА ВОСТОРЖЕСТВУЕТ». Выдержки из писем прилагаются на особом листе (подлинные письма могут быть представлены по первому требованию).
О сыне могу сообщить следующее:

Сын мой, один из ведущих инженеров Научно-Исследовательского Института №3 НКОП (Народного Комиссариата Оборонной Промышленности).
29 мая 1938 г при проверке одного из опытов над засекреченным объектом своих работ сын был ранен и с сотрясением мозга доставлен на излечение в больницу им. Боткина.

Не закончив еще курса лечения, имея еще больничный лист, он был арестован органами НКВД по ордеру № 129 от 27.VI 1938 г. в Москве.

Вся жизнь сына, которому в настоящее время 32 года, обстановка, в которой протекала его работа, а равно сопровождавшая ее борьба заставляют меня не только, как мать, но и как советскую гражданку обратиться к Вам с настоящим заявлением, в целях восстановления истины.

Сын мой, КОРОЛЕВ СЕРГЕЙ ПАВЛОВИЧ, инженер-конструктор авиа — и ракетных аппаратов и одновременно летчик.

Его планер «»Красная Звезда» в 1930 году сделал первую в мире мертвую петлю, другой его проект — аэроплана — получил премию на конкурсе.

В область реактивного движения он также, несомненно, внес свой вклад (печатные труды, доклады — его доклад в Академии наук СССР помещен в «Трудах Академии наук»).

Он — пионер реактивного дела. В его комнате в 1931 году маленькой группой, с участием покойного профессора Цандера, давшего первую конструкцию особого реактивного двигателя, обсуждалась эта замечательнейшая проблема сверхскоростных полетов. Сын поддерживал тесную деловую связь с Циолковским.

Сын был организатором, руководителем этой группы Изучения Реактивного Движения (ГИРД), умел зажечь энтузиазмом коллектив рабочих и инженеров, которые по суткам не выходили из помещения, стремясь помочь своей стране, Партии и Правительству наладить новую отрасль техники и обороны СССР.

Примерно в середине 1933 года в Москве на базе Московского ГИРДа был создан Реактивный Научно-Исследовательский Институт (РНИИ), позже Институт № 3 НКОП.

Директором РНИИ был назначен Клейменов из Ленинграда, а сын мой — его заместителем — техническим руководителем.

Уже вскоре я стала слышать сетования сына, что методы административного руководства нового директора вызывают явное недовольство сотрудников, падают темпы работы и прежний энтузиазм, планы не выполняются. Сын вынужден был категорически возражать против ряда мероприятий.

В результате последовало, неожиданное для сына, устранение его с должности заместителя директора. На место его был назначен Лангемак из Ленинграда.

Сын не ушел из РНИИ, остался в должности старшего инженера-конструктора, твердо веря в успех дела и его исключительное значение для обороны страны.

В последующий период я часто видела сына расстроенным. На мои вопросы нехотя отвечал, что вызывали в разные учреждения для объяснений, почти всегда по инициативе Клейменова, происходит какая-то склока, все время тормозят, мешают работать…

Частые столкновения в Институте с Клейменовым, секретарем парткома (фамилию не помню) и инженером Костиковым выводили сына из состояния равновесия.

Однако быв. директору не удалось избавиться от инженера, твердо стоявшего на почве советского закона. Дело дошло до Комиссии Советского Контроля, куда был вызван как Клейменов, так и мой сын. Здесь сын высказал все, что наболело. Помнится тов. КУЙБЫШЕВ, лично разбиравший это дело, примерно потребовал: директору бережно относиться к молодым специалистам и создать им необходимые для работы условия, а КОРОЛЕВУ (сыну моему) быть сдержаннее. У сына моего характер прямой, и подчас он бывает резок.

Сыну внешне работать стало как будто спокойнее, но трения с Клейменовым и Костиковым продолжались.

Успешный ход работ в той конструкторской группе, которой стал руководить сын, как старший инженер, привел к развертыванию ее в обширный отдел, во главе которого, волей-неволей, пришлось поставить сына. Эту должность он занимал примерно до начала 1938 года.

Сын готовился и должен был в ближайшее время защищать научную диссертацию на тему, связанную с его работой над реактивным полетом, работой, о которой профессор-руководитель говорил, что излишняя скромность представлять ее как кандидатскую и после защиты она должна быть зачтена ему как докторская. Готовил он ее в стенах Института.

Охваченный мыслью о чрезвычайных скоростях, об исключительных полетах в Стратосфере, он летает, тренируется до последних дней в рекордном отряде Центрального Аэроклуба.

В 1937 году директор Клейменов был арестован. При новом директоре Слонимере тот же Костиков остался теперь его заместителем, и против сына продолжалась все та же система несообразных обвинений по службе, имевшая по-видимому, целью дискредитацию его в глазах общественности и выживания его.

Один из партийных товарищей — рабочий сказал сыну, что инженер Костиков требовал у нового директора снятия с работы сына.

Сын был снят с должности заведующего отделом.

Характерно, что весной 1938 года, при получении от зам. директора Института Костикова обязательной для представления в Военкомат характеристики, Костиков передал сыну таковую в уже запечатанном конверте, заверив сына в благоприятном для него характере последней. В то же время, представитель Военкомата, вскрывший конверт в присутствии сына, выразил свое удивление и запечатанному конверту, и той, «более чем отрицательной» характеристике, которая в нем содержалась.

Весной прошлого года сын, заходя ко мне, не раз говорил: «Устал, бесконечное дерганье!» — и продолжал упорно работать. В то же время он говорил о близком завершении своей работы, о том, что надеется предъявить ее Правительственной Комиссии, а пока что ставил опыт за опытом, работал, прислушивался к каждому шороху винтика, все проверяя сам бесконечное множество раз.

Он забыл о личной жизни, забыл о необходимости отдыха и полностью ушел в свою работу. Он глубоко верил, что завершит работу и докажет на деле правильность своей идеи и методов работы, а тем самым рассеет нездоровую атмосферу, которая создалась для него в стенах Института. А между тем атмосфера все более ухудшалась.

Арест сына после ранения ясно говорит, что даже неудавшееся проверочное испытание, при котором лишь по счастливой случайности не погиб сын, и которое произошло, по словам его сослуживцев и его самого, по недосмотру механика, подготовлявшего опыт и недостаточно прочно закрепившего одну из деталей, — даже, по-видимому, приписывалось сыну, как что-то преступное и умышленное. Сын делал опыт сам, и никто больше не пострадал.

Этим письмом к Вам я решила осветить в возможно кратком изложении упорную борьбу сына, направленную к осуществлению выношенной им идеи реактивного полета, и ту обстановку, в которой протекала его работа, сопровождавшаяся непрерывными нравственными ударами.
Его глубокое увлечение работой, его искренность не подлежит для меня сомнению. Ибо он не мог не быть искренним, когда годами приходил ко мне и рассказывал о своих невзгодах; не мог не быть искренним в больнице, когда окруженный врачами, горько сожалел, что ранение затормозит окончание работы; не мог не быть искренним, когда там же в больнице говорил мне: «Ты не горюй, мама, если даже мои опыты окончатся трагически для меня, дело новое! Я в него вложил жизнь и не жалею! Но зато, в случае удачи, товарищ СТАЛИН скажет — у нас не было реактивной техники, теперь она у нас есть!» Он не мог не быть искренним, он, убежденный сторонник генеральной линии Партии и Правительства, ставивший интересы Родины выше собственной жизни.

А между тем ныне он осужден, по-видимому, как враг народа.

Обращаюсь к Вам, тов. Голяков, с убедительной просьбой ПЕРЕСМОТРЕТЬ ДЕЛО МОЕГО СЫНА КОРОЛЕВА С.П., ЗАТРЕБОВАВ ЕГО ИЗ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА, А ТАКЖЕ ПРЕДОСТАВИТЬ ЧЛЕНУ КОЛЛЕГИИ ЗАЩИТНИКОВ тов. КОММОДОВУ ПРАВО ОЗНАКОМИТЬСЯ С ДЕЛОМ, ДАБЫ ГАРАНТИРОВАТЬ МОЕМУ СЫНУ, МОЛОДОМУ СОВЕТСКОМУ СПЕЦИАЛИСТУ, ПРАВО НА ЗАЩИТУ, КОЕГО ОН БЫЛ ЛИШЕН ПРИ РАССМОТРЕНИИ ДЕЛА В ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ.

ПРИЛОЖЕНИЕ:
1. Выписка из 3-х писем КОРОЛЕВА С.П.
2. Копия отношения тов. ГРОМОВА Михаила Михайловича
М. Баланина
27. III.39 г.

К заявлению

ВЫПИСКИ ИЗ ПИСЕМ КОРОЛЕВА СЕРГЕЯ ПАВЛОВИЧА

«…Когда думаю о будущем — то верю, что мы снова свидимся. Верю в то, что правда восторжествует…» (письмо от 2.1.39 г.)
«…Живу мыслью и надеждой на скорую встречу с Вами и твердо верю, что все выяснится и правда восторжествует…»
(письмо от 15.1.39 г.)

Сообщая о том, что подал мотивированное заявление в Верховный Суд СССР, заканчивает: «… я уверен, что в этом сумеют разобраться, и, конечно, разберутся…» (письмо от 5.II.39 г.)