Вскоре с той стороны, куда ушла турецкая эскадра, донеслись глухие отзвуки пушечных выстрелов. Сомнений быть не могло: в бой вступили корсары Ламбро Качиони. На судах казенной флотилии спешно поставили все паруса, но слабый ветер еле передвигал суда. Постепенно отголоски далекого сражения утихли. К исходу дня к казенной флотилии пришло посыльное судно из вольной флотилии, подтвердившее догадку, что корсары напали на отходившую турецкую эскадру.

Справиться с крупными вражескими кораблями легким корсарским судам было не под силу, и постреляв по неприятелю с дальней дистанции, корсары вернулись к себе на остров Зеа. Туда же направилась и казенная флотилия.

При подходе к острову отряда Лоренци его встретило вышедшее навстречу посыльное судно, капитан которого объявил требование Качиони не входить в порт. В противном случае пушки, установленные на береговых укреплениях откроют огонь. Делать было нечего, и Лоренци приказал своей флотилии лечь в дрейф, а сам на шлюпке отправился на берег. Там его встретило буйное веселье. Музыка, пьяные выкрики, смех неслись со всех сторон. Как оказалось, Ламбро Качиони праздновал свое бракосочетание. Лоренци удалось все же встретиться с предводителем корсаров и уговорить его немедленно выступить против турецкой эскадры.

Казенная и вольная флотилии, впервые соединившись в один отряд, поплыли к острову Тино. От встреченного греческого судна удалось получить достоверные сведения, что неприятельская эскадра находится на рейде у острова Самос, где турецкие корабли устраняют повреждения, полученные в недавних стычках с российскими флотилиями. Греческий капитан сообщил также, что турки получили подкрепление: к Самосу прибыли недавно еще четыре фрегата и две шамбеки.
Лоренци собрал на борту своего судна военный совет, на который прибыл и Ламбро Качиони с несколькими своими офицерами. План нападения на турецкую эскадру, предложенный Гвильельмо Лоренци, предводителем корсаров был встречен в штыки. Качиони во всеуслышание заявил, что ничьих указаний и советов он не примет, хотя бы они и исходили от самого графа Орлова-Чесменского, что это он прислан князем Потемкиным начальствовать в Архипелаге, и что ответ в своих действиях он будет давать только самой государыне.

Военный совет тут же перерос в скандал. Лоренци и Качиони, не слушая один другого, старались криками и бранью доказать свое главенство. Выйдя на палубу, Качиони продолжал кричать, требуя возвращения своих четырех судов, включенных в состав казенной флотилии. Потом он стал предлагать столпившимся вокруг матросам переходить к нему на службу, обещая платить им намного больше, чем они получали у контр-адмирала Гиббса. Опасаясь, что команды его судов соблазнятся обещаниями Качиони, Лоренци поспешно отделился от корсарской флотилии. Тем временем неприятель получил еще подкрепление: из Мраморного моря прибыло несколько небольших вооруженных, судов. Теперь турки располагали в Архипелаге флотом из тридцати шести военных судов различной величины. Лоренци получив эти сведения вновь собрал военный совет. Командиры судов его флотилии письменно, как этого потребовал Лоренци, опасавшийся, что потом его обвинят в трусости, изложили свое категоричное мнение о безрассудности открытых военных действий против неприятельского флота после отделения корсарской флотилии. (39)

Казенная флотилия еще некоторое время крейсировала в Архипелаге, пока не исчерпался скудный запас продовольствия, бывший на судах. Затем она вернулась в Сиракузы. В море эта флотилия так уже и не вышла до конца года. В донесении князю Потемкину Гиббс сообщал: «… Что принадлежит до казенной флотилии, … не получив я ни с какой стороны на требования мои помощи деньгами, не нахожу себя в состоянии не только оную вооружить, но не нахожу средств содержать оную в порте»  (40)

Турки, тем временем, решили одним ударом покончить с так досаждавшей им корсарской флотилией, напав на нее врасплох во время стоянки в ее убежище у острова Зеа. И это им почти удалось. Греческие наблюдательные посты неожиданно обнаружили на рассвете многочисленный турецкий отряд почти у берегов острова. Однако корсарские суда, за исключением одного, успели выскочить из бухты и рассыпаться по морю, прежде чем турки заблокировали выход. Одним из последних через кольцо вражеских судов прорвался Ламбро Качиони на «Северной Минерве», у которой турецким ядром была повреждена грот-мачта. Оставшееся в порту судно корсары подожгли, чтобы оно не досталось неприятелю. Легкие турецкие суда вошли в порт и высадили десант. Турки не щадили никого. Под пулями и ятаганами падали женщины, старики, дети.

Несколько дней стояла эскадра у Зеа. Турки обшаривали остров, заглядывая во все пещеры и расщелины в поисках спрятавшихся греков, грузили на свои корабли богатую добычу: оружие, припасы, продовольствие все, что было захвачено корсарами в их походах и хранилось на острове. Укрепления, построенные корсарами, турки срыли, а находившиеся там пушки перевезли на свои суда.

Качиони собрал свою флотилию в Занте. Озлобленный постигшей его неудачей, он отправил все свои суда, кроме «Северной Минервы», требовавшей серьезного ремонта, «промышлять по их воле и не взирая ни на какой флаг».

Отношения между командованием казенной флотилии и Ламбро Качиони обострились до крайности. В ноябре контр-адмирал Гиббс отправил Потемкину донесение с обвинениями в адрес Качиони, где, в частности, писал: «…Греков разоряет и нейтральным судам делая обиды ежевременно умножает на себя жалобы, из коих получил я вторично уже, присланную при письме именем его величества неаполитанского. Жалоба сия заключает в себе, чтоб майор Ламбро возвратил отнятые суда у некоторых греков, коих послал я с ордером к нему рассмотрев прежде комиссиею правоту их жалобы, но майор Ламбро вместо удовлетворения высек двух из них нещадно и отпустил, сказав публично, вот сколько я повинуюсь повелениям, адмирала Гиббса.

…Старался я соблюдать всевозможную подробность во всех моих наставлениях и повелениях, кои майор Ламбро не с пренебрежением, но с ругательством, принимая, давал знать о том всем,, называя себя начальником ни от кого не зависящим, выдавая приказы по многим, островам архипелажским, угрожая через оные разорить до основания всех, кто без его ведома, казенной флотилии сделает помощь». (41)

Казенная флотилия для ремонта и подготовки к следующей кампании 1790 года перешла из Сиракуз в Триест. Туда же отправился генерал-майор Псаро, принявший командование этой флотилией.
В последних числах января нового 1790 года контр-адмирал Гиббс, продолжавший оставаться со своим штабом в Сиракузах, получил от Псаро сообщение о скорой готовности флотилии к выходу в море. 4 февраля контр-адмирал отправил к Качиони армейского капитана Е. Палатино с ордерами и инструкциями, предписывающими корсарской флотилии ожидать у Петаллы прибытия генерала Псаро для дальнейших совместных действий против неприятеля. (42)

Прошедшую зиму Ламбро Качиони провел на острове Итака, родине легендарного Одиссея. Остров располагал удобной гаванью и был прекрасным и надежным убежищем от многочисленных кредиторов и агентов контр-адмирала Гиббса. Находясь под формальной защитой законов Венецианской республики, которой принадлежали Ионические острова, и, что для Ламбро Качиони были особенно важно, под непосредственной опекой полномочного посланника в республике министра А.С. Мордвинова, он мог без опаски заниматься подготовкой и вооружением своих судов перед новыми походами в Архипелаг.

Прибывший на Итаку Палатино уже не застал там корсарскую флотилию. Еще 28 января она ушла в Эгейское море. Посланец Гиббса отправился за ней вдогонку. Только через два месяца, после долгих мытарств и приключений, ему удалось настигнуть «Северную Минерву» у острова Зеа, где Качиони принялся вновь восстанавливать срытые турками укрепления. Передав предназначенные Ламбро Качиони бумаги и видя его решительное нежелание идти в подчинение генералу Псаро, капитан Палатино принялся за уговоры и угрозы, пугая предводителя корсаров гневом императрицы. Качиони в присутствии всех своих офицеров клятвенно заверил Палатино в «повиновении воле ее императорского величества», но идти на соединение с казенной флотилией наотрез отказался. (43) В подтверждение своей преданности России, Качиони показал Палатино полученное примерно месяц назад письмо, написанное неким С.Маврогени по поручению капитан-паши Гази Хусейна. В этом послании капитан-паша от имени султана предлагал Качиони перейти на турецкую службу со всем его войском, обещая за это всем полное прощение, самому же Качиони титул бея и любой, на его выбор, остров в Эгейском море в вечное его и его потомков владение. В противном случае капитан-паша грозился разорить и умертвить всех живущих в Греции родственников Качиони. (44)

В первых числах мая Ламбро Качиони получил от своих лазутчиков сообщение, что у острова Сикро находится турецкая эскадра. Не долго раздумывая, Качиони решил ее атаковать, надеясь сполна рассчитаться с турками за свое прошлогоднее поражение у острова Зеа. Его совершенно не останавливало обстоятельство, что вражеская эскадра насчитывала двадцать три корабля разной величины, а его флотилия состояла только из семи судов, среди которых самым крупным кораблем была «Северная Минерва».

Утром 5 мая наблюдатели с корсарских судов заметили вдали верхушки парусов идущей контр курсом турецкой эскадры. Противники сошлись в полдень близ острова Андрос. Начался бой, длившийся без какого-либо успеха весь день. С наступлением темноты эскадры разошлись. Не имея на судах сколько-нибудь серьезных повреждений, Качиони решил с рассветом вновь атаковать неприятеля, несмотря на заметно уменьшившийся запас пороха и снарядов. Однако наступившее утро принесло неожиданность, оказавшуюся для корсаров роковой. На месте отдалившейся вражеской эскадры корсары увидели пришедший ночью на помощь туркам отрад из одиннадцати алжирских судов, которые тут же пошли на сближение.

Алжирцы были не чета туркам. Опытные и отважные моряки, пираты с многовековыми традициями, державшие в страхе все Средиземноморье, они умели сражаться ничуть не хуже корсаров. В полдень, когда алжирцы почувствовали, что огонь корсаров стал ослабевать из-за нехватки боеприпасов, они пошли на абордаж. Несмотря на яростное сопротивление, алжирцам удалось захватить три судна. Не желая, чтобы поврежденная «Минерва» досталась врагу, Качиони приказал поджечь корабль, а сам с оставшимися в живых членами команды перешел на подошедший к борту кирлангич. Этому и еще одному быстроходному судну удалось оторваться от преследования и уйти. Последний из оставшихся корсарских кирлаигичей, на котором находился и Егор Палатино, продолжал отстреливаться, отходя к Андросу. Уже в темноте стали под берегом на якорь. На судне не оставалось ни ядер, ни пороха. Корсары, не подчиняясь ни приказам капитана, ни уговорам Палатино дождаться ветра и попытаться, пользуясь темнотой, уйти, стати прыгать за борт и добираться вплавь к близкому берегу. Поняв, что экипаж не удержать, капитан кирлангича приказал стрелять в днище, намереваясь затопить судно. Но оно осело на мелкое дно и утром было захвачено алжирцами. (45)

Поражение у Андроса, где Ламбро Качиони потерял «Северную Минерву», четыре легких судна и около двухсот человек, было для него тяжелым ударом. В донесении Потемкину, которое светлейший получил в июле, Качиони постарался, по возможности, сгладить последствия этого поражения и заверил князя, что исправя оставшиеся суда, вскоре опять выйдет в крейсерство в неприятельские воды. Храбрый до безрассудства грек, нападавший на своих небольших судах на регулярные морские силы Турции, импонировал князю. Стараясь поддержать Качиони после разгрома у Андроса, вдохновить его на продолжение активной борьбы с турецким судоходством, а заодно показать, как российское правительство высоко ценит тех, кто ему верно служит, Потемкин 20 июля обратился к Екатерине II с просьбой о пожаловании Ламбро Качиони в полковники. Уже 29 июля императрица подписала указ: «В награждение усердной службы подполковника Ламбро Качиони отличной его храбрости и мужества неоднократно оказанных в сражении с турецким морским вооружением в ее милостивейше пожаловали мы его в полковники». (46)
12 сентября того же 1790 года Ламбро Качиони за свои подвиги был награжден военным орденом Св.Георгия 4-ой степени. (47)

Так закончилась самая яркая страница в действиях вольной корсарской флотилии и жизни ее бесстрашного предводителя. Но впереди его ожидало еще много драматических событий. Впереди были попытки возрождения флотилии и рискованные плавания в водах Архипелага, прибытие из России от князя Потемкина нового командующего генерал-майора В.С.Томары и объединение судов корсарской и казенной флотилий в один отряд под началом Ламбро Качиони. Впереди было еще известие о победе России в войне с Турцией и Ясский мирный договор, ставший причиной раскола флотилии и приведший к мятежу той ее части, которая под предводительством Ламбро Качиони отказалась сложить оружие и стала на свой страх и риск продолжать ставшие теперь уже пиратскими действия против турецких и нейтральных судов.

Потеряв покровительство России, оказавшись вне закона, Качиони вынужден будет уйти со своими судами в Майну, где осенью 1792 года турецкая эскадра безжалостно уничтожит ненавистную корсарскую флотилию. Качиони удастся бежать, но погибнет его старший сын, а жена с малолетними детьми попадут в руки турков. Потом будут долгие месяцы скитаний в горах Албании, в течении которых влиятельные сторонники Качиони будут писать в Петербург прошения и ходатайства о его прощении, и Екатерина II, вспомнив его былые заслуги, позволит ему возвратиться в Россию.

В 1794 году он прибудет через Константинополь в Николаев и встретится с вице-адмиралом Н.С.Мордвиновым, вновь назначенным после «потемкинской» опалы председателем Черноморского адмиралтейского правления. Мордвинов через последнего фаворита престарелой императрицы П.Зубова добьется разрешения на приезд Качиони в столицу, в надежде, что удастся доказать специальной правительственной комиссии, занимающейся разбором средиземноморских дел, законность действий корсарской флотилии и добиться выплаты вознаграждения за захваченные и потопленные турецкие суда. Свыше двух лет проведет Качиони в Петербурге, давая показания, составляя прошения, обивая пороги влиятельных сановников. Его имя станет известным во всех модных салонах, и модный художник Лампи-сын напишет его портрет, а также портрет его красавицы жены.

Уже после смерти Екатерины II ее царственный сын Павел I особым указом утвердит решение комиссии о выплате Качиони денежной компенсации в сумме 576 тысяч рублей. Другим указом Павел I определит бывшего предводителя корсаров, переименованного из полковников в капитаны первого ранга, в Черноморский гребной флот. Затем начнется судебная тяжба с Н.С.Мордвиновым и его компаньонами, пожелавшими получить свою долю из той немалой суммы, что досталась Качиони. Будет еще покупка имения в Крыму и тихие годы береговой службы, которым подведет черту скупая строка в «Общем морском списке»: «…Находился в Одессе. Скончался в начале царствования Александра I».

В заключение позволим высказать предположение, суть которого относится, может быть, не столько к истории, сколько к литературе.

В творческом наследии великого английского поэта Джорджа Гордона Байрона есть несколько известных произведений, героями которых являются вожаки корсаров. Это, прежде всего, «Корсар», одна из созданных в 1813-1816 годах романтических «восточных поэм», и «Дон-Жуан» — монументальный реалистический роман в стихах, написанный в 1818-1824 годах. Общеизвестно, какую огромную роль в создании этих произведений сыграли впечатления, полученные поэтом во время его двухлетнего путешествия (1809-1811 гг.) по странам Средиземноморья: Португалии, Испании, Албании, Греции и Турции.

В бурную историю Средиземноморья, начиная с античных веков, кровавой нитью вплетена история морского пиратства. Десятки и сотни имен удачливых и беспощадных морских разбойников разных национальностей, хозяйничавших во все времена в Средиземном море, хранят анналы истории пиратства. Уже сам этот факт, на первый взгляд, достаточен для объяснения появления образов корсарских вождей в произведениях Байрона. И, видимо, поэтому исследователи творчества великого поэта не отождествляли вожаков корсаров с реально существовавшими лицами, а видели в них только отвлеченные образы мятежных, свободолюбивых личностей, бросивших вызов обществу, богу, судьбе и ставших на путь непримиримой борьбы, мести, преступления.

Однако вспомним, что поэт побывал в местах, где гремела слава российских корсаров, спустя примерно два десятилетия, когда были еще свежи и ярки воспоминания о бесстрашном Ламбро Качиони, и были живы многие из его сподвижников. Беспримерная война корсаров с турками, обрастая вымыслом и превращаясь постепенно в легенду, не могла не оставить глубокий след в памяти греков. В каждом греческом городке и селении, где побывал Байрон, он наверняка слышал рассказы о подвигах Ламбро и его товарищей. И, видимо, совсем не случайно в третьей песне «Дон-Жуан» вожак пиратов носит имя Ламбро. Так же как не случайно Байрон поместил пиратский поселок на безымянном острове где-то в Архипелаге, в чем явно прослеживается параллель с базой корсаров на острове Зеа.

Уместно также отметить, что действия романа «Дон-Жуан», вообще отличающегося высокой степенью реалистичности изображаемых конкретно-исторических лиц и событий, хронологически отнесены к концу XVIII века, то есть примерно ко времени действий российской корсарской флотилии в Архипелаге.

Сам Байрон не раз подчеркивал точность своих описаний. В письме к Мерри 23 августа 1821 года поэт писал: «Почти все в «Дон-Жуане» взято из действительной жизни, моей собственной или чужой». (48)

Даже в «Корсаре», при всей неконкретности лирико-эпического повествования, можно выделить два обстоятельства, являющихся отголосками событий, происходивших в Архипелаге: во-первых, и в этой поэме пиратское гнездо поэт поместил на острове, и, во-вторых, противником корсаров были турки.

И, наконец, обратимся к «Абидосской невесте», написанной Байроном в 1813 году, где есть такие строки:

…в чаянии свобод
Здесь Ламбро гордые сыны
С друзьями чертят план войны, —
Сев у костра летят мечтою
Снять с райев гнев их роковой.

В примечании (49) к этой поэме Байрон дает знаменательную справку: «Ламбро Канцони, грек, знаменитый своей борьбой в 1789-90 гг. за независимость своей родины. Покинутый русскими, он сделался пиратом… Он и Рига — два самых великих греческих революционера».

Таким образом, есть все основания утверждать, что российский офицер, георгиевский кавалер Ламбро Качиони, с его бурной, полной превратностей, взлетов и падений жизнью, послужил, пусть и не в полной мере, прототипом при создании Байроном образов корсарских вожаков. Так имя российского корсара Ламбро Качиони осталось жить в произведениях великого английского поэта, получив всемирную, но анонимную известность.